Вера:
ДВЕ ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ В НЕБОЛЬШОМ СОКРАЩЕНИИ: * * * * * Глава 15. Ахмет Расим и другие стамбульские журналисты Дело было в конце 1880-х годов, в начале деспотичного тридцатитрехлетнего правления султана Абдул-Хамида. Один двадцатипятилетний журналист невысокого роста с раннего утра сидел в редакции маленькой газетки «Саадет» («Счастье») на улице Бабыали . Внезапно дверь его кабинета распахнулась, и внутрь вошел высокий человек в красной феске и в суконном армейском мундире с красными рукавами. - Подойди сюда! - сказал он молодому журналисту, и тот, дрожа от страха, поднялся с места. - Надевай феску и марш за мной! Журналист и человек в военном мундире вышли на улицу и, сев в ожидающую их карету, двинулись в путь. В полном молчании проехали по мосту. Посередине дороги журналист набрался храбрости лишь спросить, куда его везут. - К господину министру двора! Приказано доставить немедленно! Приехали во дворец. Молодому журналисту велели сперва обождать в приемной, а затем провели в кабинет, где за столом сидел седобородый человек, просто кипящий от злости. - А ну, подойди сюда! - заорал он, и, гневно тыча пальцем в лежащий перед ним экземпляр «Саадета», вопросил: - Что это такое?! Журналист не успел еще разобрать, на что ему показывают, а человек за столом уже снова начал орать: - Да за такие дела голову оторвать мало! Изменники! Неблагодарные твари! Журналист, хоть и был перепуган до полусмерти, смог разглядеть, что гнев министра вызвало стихотворение одного покойного поэта, в котором повторялись строчки: «Неужели весна никогда не придет?» - Эфенди… - попытался было вставить он, надеясь объяснить, в чем дело, но министр только еще пуще разгневался. -Он еще разговаривать будет! Вон! Через пятнадцать минут дрожащего журналиста снова вызвали в кабинет. Но стоило ему только открыть рот, чтобы попытаться объяснить, что стихи написал не он, как на него вновь обрушился поток оскорблений и угроз. - Бесстыжие негодяи! Ублюдки! Подлецы! Гнусные псы! Виселица по вам плачет! Молодой журналист, поняв, что сказать ему так ничего и не удастся, собравшись с духом, достал из кармана жилета свою печать и положил ее на стол. Министр, прочитав имя на печати, сразу понял, что вышла ошибка. - Как тебя зовут? - Ахмет Расим. Описывая этот случай сорок лет спустя в книге «Журналист, поэт, писатель», в которую вошли воспоминания о его писательской жизни, Ахмет Расим говорит, что, осознав свою ошибку, министр назвал его «сынком», предложил сесть, а потом выдвинул ящик стола, и, жестом пригласив Расима подойти поближе, вручил ему пять лир. «Зла не держи. Да смотри, помалкивай!» - с такими словами министр отпустил журналиста восвояси. Ахмет Расим рассказывает эту историю с присущим ему юмором и неизменной жизнерадостностью. Жизнерадостность, чувство юмора и любовь к своему ремеслу позволили Ахмету Расиму стать одним из самых замечательных писателей Стамбула. Печаль, преследовавшая А. Х. Танпынара, Яхью Кемаля и А. Ш. Хисара, в нем уравновешивалась и подавлялась неуемной энергией, оптимизмом и неизменным хорошим настроением.

Несмотря на то, что Ахмет Расим, как всякий писатель, влюбленный в Стамбул, интересовался его историей и сам писал о ней книги, он, благодаря тому, что умел держать в узде чувство печали и утраты, не пытался отыскать в прошлом «золотой век». Для него прошлое Стамбула не было священной сокровищницей, из которой можно черпать творческую силу для создания великих произведений в западном духе - он любил наблюдать за повседневной жизнью города и его обитателей и следить за происходящими в ней изменениями, он смотрел на Стамбул как на удивительную, чудесную страну, ждущую своего исследователя. (...)В наибольшей степени на писательскую манеру Ахмета Расима оказало влияние его основное занятие, которым он зарабатывал на жизнь. Он был журналистом, автором ежедневной колонки или, как тогда говорили на французский манер, фельетонистом. Политикой он не увлекался (были только порой всплески негодования или быстро затухающего интереса), да и в ту эпоху авторитаризма и цензуры на политические темы писать было и опасно, и бессмысленно (Расим любил рассказывать о том, как цензор порой вымарывал из его колонки столько «крамолы», что оставалось одно пустое место), поэтому всю силу своего таланта он направил на описание своего города, за жизнью которого увлеченно наблюдал. («Если из-за политических запретов и ограничений вы не знаете, о чем писать – пишите о муниципальных заботах и вообще о городской жизни, и без читателей не останетесь», - таков совет стамбульского журналиста, данный более чем сто лет назад). Вот так и получилось, что на протяжении полувека Ахмет Расим неустанно писал обо всем, что только было в Стамбуле: о различных типах пьяниц и уличных торговцах на окраинах, о бакалейных лавках и жуликах, о музыкантах и нищих, о красотах Босфора и питейных домах, о городских новостях, ценах и развлечениях, о лужайках, парках и базарах, о прелестях, свойственных каждому времени года, и о толпах на улицах, о том, как зимой дети играют в снежки и катаются на санках, об истории турецкой прессы, о всевозможных слухах и ресторанных меню. Он обожал классифицировать и раскладывать по полочкам явления жизни и обладал замечательной способностью выявлять характерные особенности, присущие тем или иным типам людей. С восторгом ботаника, попавшего в сказочно богатый всевозможными видами растений лес, Ахмет Расим наблюдал за ходом европеизации и причудливым течением истории, за тем, как в город прибывают все новые переселенцы, за разнообразными проявлениями городской жизни, и каждый день находил нечто новое, странное или нелепое, о чем стоило написать. Молодым писателям он советовал всегда брать с собой на прогулку по городу записную книжку. Самые лучшие из этих второпях написанных статей, опубликованных в 1895-1903 годах, Ахмет Расим объединил в книге под названием «Письма о городе». Он и себя с неизменной иронией называл «городским письмоводителем». Описывая насущные проблемы городского хозяйства и повседневную жизнь горожан, держа руку на пульсе улиц, он брал пример с французских писателей и журналистов, занимавшихся этим еще в 60-е годы 19 века. В 1867 году Намык Кемаль, поклонник Виктора Гюго (влияние на него оказали не столько сами пьесы и стихи Гюго, сколько их романтический и бунтарский дух), опубликовал в газете «Тасвир-и Эфкяр» серию статей под названием «Письма о рамазане», в которых подробно описывал жизнь горожан в этот священный для мусульман месяц. Ознакомившись с этими статьями, читатели османской эпохи обнаружили, что письма, оказывается, могут писать не только чиновники и влюбленные, и что в них могут содержаться не только угрозы или сердечные тайны – с помощью писем можно разговаривать с целым городом, словно с любимым или близким человеком. «Письма» Намыка Кемаля стали примером для других писателей и журналистов, но еще важнее то, что стамбульцы, читающие эти статьи, написанные с доверительной, дружеской интонацией, свойственной обычным письмам, словно начинали с помощью газеты переписку друг с другом, как будто все они приходились друг другу родственниками, знакомыми или любимыми. Это заставляло их испытывать чувство общности и единства. Кроме Ахмета Расима, среди последователей Намыка Кемаля был, например, журналист Али-эфенди по прозвищу Дальновидный Али-эфенди. (Прозвище он получил потому, что издавал газету под названием «Басирет» ; когда же из-за случайно допущенной им оплошности газета, пользовавшаяся покровительством двора, напечатала что-то не то и была закрыта, его стали величать Недальновидным Али-эфенди). У этого Али-эфенди напрочь отсутствовало чувство юмора, но из всех журналистов, перемежавших в своих «письмах» о повседневной стамбульской жизни наставления своим землякам упреками им же, он прославился как самый придирчивый. Если в статьях Ахмета Расима, очень любившего музыку и даже сочинявшего ее, нам чудятся все звуки городской жизни, то читая «письма» Дальновидного Али-эфенди, мы словно смотрим немой черно-белый фильм, действие которого происходит на стамбульских улицах в 70-е годы 19 века. Их было очень много - журналистов и писателей, от Ахмета Хашима до Бурхана Фелека, сочинявших свои письма о Стамбуле (даже если они их так и не называли) иногда чуть ли не на протяжении всего ХХ века. Каждый по-своему, они писали о стамбульских красках, запахах и звуках, одновременно внушая стамбульцам определенные взгляды на то, как подобает вести себя на улице, на площади и на мосту, в парке и в саду, в лавке и в увеселительном заведении, на борту корабля и в трамвае. Поскольку критиковать султана, государство, правительство, армию, полицию, религиозных деятелей и порой даже муниципальные власти не было никакой возможности, единственной мишенью копившегося в душе писателя раздражения оставались беззащитные и безликие горожане, спешащие по своим делам или просто разгуливающие по улицам Стамбула. Все, что мы знаем о том, чем занимались, что ели, о чем говорили и спорили на городских улицах в последние сто тридцать лет простые горожане, не столь образованные, как журналисты и их читатели, мы знаем благодаря этому критическому зуду, заставлявшему авторов «писем о городе» постоянно в чем-нибудь их упрекать, иногда с гневом, иногда с жалостью, чаще же всего – с высокомерным пренебрежением. Сегодня, через сорок лет после того, как я научился читать и писать, стоит мне взять в руки газету и взглянуть на колонку какого-нибудь автора, неважно, каких убеждений он придерживается, призывает ли он идти в Европу или, наоборот, возвратиться к традиционным ценностям – когда я читаю его упреки и наставления, в моих ушах звучит мамин голос: «НЕ ПОКАЗЫВАЙ ПАЛЬЦЕМ!» И я улыбаюсь. Глава 16. Не ходите по улице с разинутым ртом «Наши конные долмуши были созданы в подражание французским омнибусам, да только дороги у нас такие скверные, что от Бейазыта до Эдирнекапы они прыгают, словно куропатки, с камня на камень». (1894) «После каждого дождя все городские площади заливает водой так, что не пройти. Сколько же можно? Кто-то ведь должен этим заняться, в конце концов? Так пусть займется, и поскорее». (1946) «И так в наш город волна за волной прибывают всё новые переселенцы, а тут еще и плата за аренду лавок подскочила и налоги повысили – и вот результат: на пароходах теперь проходу нет от бродячих торговцев. Чем только ни торгуют! Бритвами, бубликами, голубцами, бумажными салфетками, тапочками, ложками, вилками, галантереей, игрушками, водой простой и газированной, а теперь еще и сластями, мухаллеби, жареной рыбьей требухой и шаурмой». (1949) «Высказывалось предложение, что ради украшения города всем извозчикам следует одеваться в одинаковое платье. Как прекрасно было бы, если бы эта задумка осуществилась!» (1897) «Одно из преимуществ военного положения – то, что теперь долмушам велено останавливаться только на специально обозначенных остановках. Только вспомните, какая раньше в этом деле царила анархия!» (1971) «Отныне продавцы шербета должны ставить муниципалитет в известность о том, какие красители и фрукты они используют. Правильное решение!» (1927) «Когда увидите на улице красивую женщину, не бросайте на не злобных взглядов, точно сейчас ее убьете, и не глазейте на нее похотливо. Когда поравняетесь с ней, улыбнитесь по-доброму, отведите глаза и идите своей дорогой» (1974) «Вдохновившись примером знаменитой парижской газеты «Матан», опубликовавшей статью о том, как следует ходить по городским улицам, мы решили напомнить некоторым нашим не очень воспитанным согражданам одно простое правило: не ходите по улице с разинутым ртом». (1924) «Будем надеяться, что и таксисты, и их клиенты будут добросовестно пользоваться счетчиками, установленными на всех такси по распоряжению военных властей, и не повторится история двадцатилетней давности, когда счетчики устанавливали в последний раз. Тогда, помнится, таксисты часто просили клиента заплатить «сколько он сможет», а потом принимались торговаться, и заканчивалось все скандалом, а то и полицейским участком». (1983) «То, что торговцы каленым горохом и конфетами позволяют детям платить не деньгами, а кусочками свинца, не только подталкивает детей к воровству, но и приводит к тому, что они растаскивают камни из источников, отрывают у них краны и сдирают свинцовое покрытие с крыш гробниц и мечетей». (1929) «Громкоговорители, установленные на грузовиках, с которых торгуют картошкой, помидорами и газом в баллонах, а также ужасные вопли сидящих в этих грузовиках продавцов превратили город в настоящий ад». (1992) «Попытка очистить город от собак закончилась ничем. Если бы к делу подошли более продуманно, а не попытались решить проблему одним махом за пару дней, если бы всех собак удалось изловить и отправить на Хаирсызаду , если бы на улицах не осталось ни одной стаи – тогда, может быть, удалось бы полностью избавить город от этой напасти. А так снова нельзя пройти по улице, не услышав «Рррр». (1911) «Сколько можно закрывать глаза на то, что безобразного вида телеги, под тем предлогом, что они дают средства для пропитания беднякам, вторгаются в самые прекрасные места нашего города и бессовестно портят его виды? Стамбул не заслужил такого отношения!» (1956) «Посудите сами, какой степени достигло наше стремление всегда первыми сходить с парохода, да и вообще с любого транспортного средства. Не успевает еще пароход толком пришвартоваться к пристани Хайдарпаша, как некоторые пассажиры уже прыгают с бортов. Остановить их нет никакой возможности, сколько ни кричи, что, мол, «первый, кто сойдет – осел». (1910) «Золотой Рог уже больше не Золотой Рог, мы погубили его. Он превратился в грязный пруд, окруженный фабриками, мастерскими и скотобойнями, засоренный обломками судов и загаженный отходами, нечистотами и мазутом». (1968) «До вашего покорного слуги доходят жалобы на то, что некоторые ночные сторожа, вместо того, чтобы выполнять свою работу, мирно посапывают в кофейнях, и что во многих кварталах иной раз за всю ночь ни разу не услышишь стука колотушки». (1879) «Знаменитый французский писатель Виктор Гюго имел привычку, забравшись на второй этаж омнибуса, ездить по Парижу и наблюдать за жизнью его обитателей. Вчера мы последовали его примеру и, прокатившись по Стамбулу, выяснили вот что: очень многие ходят по улицам, не обращая ни на что внимания, то и дело сталкиваются друг с другом, бросают на землю трамвайные билеты, обертки от мороженого и кукурузные огрызки; пешеходы разгуливают по проезжей части, а машины заезжают на тротуар; и наконец, все горожане одеваются очень плохо – не от бедности, а из-за своей лени и невежества». (1952) «С хаосом на дорогах мы сможем покончить, только если перестанем вести себя на улицах и площадях как нам вздумается, и будем следовать правилам дорожного движения, как это делается на Западе. Другой вопрос, сколько найдется во всем Стамбуле человек, имеющих представление о том, что такое правила дорожного движения…» (1949) «Огромные часы, висящие по обе стороны моста в Каракёе, подобно всем другим часам, установленным на улицах Стамбула, ходят, как им вздумается, и мучают горожан ложными надеждами: кто-то думает, что его пароход еще стоит у пристани, хотя он давно уже отчалил, а кто-то полагает, что пароход уже в пути, хотя он еще стоит у пристани». (1929) «Пришла осень, начали лить дожди, и горожане раскрыли свои зонты. Замечательное изобретение! Но умеем ли мы ходить так, чтобы спицы зонтика не норовили то и дело выткнуть глаз проходящим мимо, чтобы не сталкиваться друг с другом, словно электромобили в луна-парке и не натыкаться на фонарные столбы и автобусные остановки, подобно дрейфующим минам, из-за того, что зонт загораживает нам обзор?» (1953) «Как жаль, что из-за расплодившихся салонов порнофильмов, заполонивших улицы толп и отравивших воздух выхлопных газов уже нельзя выйти прогуляться по Бейоглу». (1981) «Как известно, местные власти обещали полностью очистить город от собак и ослов, а с помощью полиции – и от бродяг и попрошаек. Но целые шайки попрошаек по-прежнему бродят по улицам, являясь живым свидетельством того, что обещания эти не были выполнены». (1914) «Вчера шел снег, но разве это достаточное основание для того, чтобы залезать в трамвай через заднюю дверь и демонстрировать неуважение к старшим? Мы с прискорбием наблюдали, как стамбульцы забывают правила поведения в городе – да и знали ли они их когда-нибудь?» (1927) «Этим летом люди словно с ума посходили - каждый вечер по всему Стамбулу грохотали развеселые фейерверки. Выяснив, сколько денег ушло на это пустое развлечение, я задумался: что, если бы все эти средства были потрачены на образование детей из бедных семей нашего десятимиллионного города – ведь всем было бы лучше, даже людям, веселящимся на этих свадьбах. Разве я не прав?» (1997) «В последнее время безвкусные здания в так называемом «западном» стиле, от которого на Западе тошнит всех обладающих вкусом и сердцем людей, все сильнее и сильнее вгрызаются в Стамбул, словно моль, пожирающая прекрасную ткань. Если так пойдет и дальше, то весь наш город вслед за Бейоглу и Юксеккалдырымом превратится в нагромождение уродливых строений. И причину этому следует искать не столько в пожарах и в нашей теперешней бедности и бессилии, сколько в нашей тяге ко всему новому». (1922

Орхана Памука пока прочитала только "Черная книга" - понравилось ооочень! Думаю стоит продолжить Городом воспоминаний

Я никак не прочитаю.. в компьютере так и лежит в сохраненном виде. То распечатать лень, то в компе читать неудобно. Все время причины нахожу. А уж кпить... это вообще из нереального...

Ой, ну вот вы меня простите за грубость, ну нудятина, ИМХО, если у меня бессонница читаю Памука, дальше 15ой страницы не продвинулась, пока отступления читаешь, забываешь сюжет, и вообще забываешь о чем книга, когда ее откладываешь...

"Новую жизнь" прочитала - после нее пока страшновато открыть кошелек, купить остальное: не вечная скупость моя!. - Душу аж вывернула Yeni Hayat, восприняла ее как повесть о дороге, которая и есть вечное проклятие героя, без которого нельзя: туда! в дорогу, где последнее потеряешь и обретешь.. Словно автор со мной поговорил, а потом поизмывался. Время пройдет, еще перечитаю, интересно, как пойдет.

Удивительнейший автор, этот Памук бей! Первое, что прочитала - Benim adim kirmizi, случайно так в библиотеке наткнулась... посчитала, что всё у него в том же необычном стиле: повествования от разных героев в первом лице об одном и том же.... закупилась Kara kitap и Yeni hayat! Обе проглотила за неделю. Обалдела... прониклась... попросила друга привести из Стамбула оригинал "жизни"... В жадности купила (а некоторые книги Памука стали уже библиографическими редкостями на полках московских книжных) в Озон`е: Hatiralar ve sehir, Sessiz ev, Kar и Beyaz kale... роняя слюну распечатывала каждую.. Не знала за что взятся.. начала одну, другую.. и что-то сломалось.. так и остались непрочитанными.. Может разбавить чем? Памуковый передоз?

Я бы с удовольствием почитала! мне купить негде, 2 в инете уже осилила. Джул, у тебя ещё есть книга в электронном виде???

alexandra1984 собака bk тчк ru

Есинка ее нет нигде в электронном виде я искала....

вот тут много ссылок на разные лит.порталы.

жаль, сейчас вообще многие книги скачивать за деньги надо
Джул, спасибо!

Я начала "Город воспоминаний", больше ничего бумажного читать нету, кроме того, после "Черной книги" даже учебник по физике должен нравиться Шютк.

я Памука начинала читать в электронном варианте, и как-то не шло, думала, мож настрой не тот, и отставляла до лучших времен

Ага, и я зарекалась, но, что дали, то и читаю. Хотя бы, чтобы свое собственное мнение составить. Не зря же его наградили, в конце концов.

Я по той же самой причине, чтобы составить свое мнение и "не зря же ему нобелевскую премию дали" мучилась над "Музеем невинности".... честно, еле осилила... я потом 2 недели ни одной книги начать читать не могла... дала мозгу отдых.

Смайлик, аналогично! Хотя я искренне хотела, чтобы она мне понравилась.

А мне понравился у него "Меня зовут красный"... А вообще я думаю, такие вещи надо в оригинале читать...

У нас учительница турецкого училась с нынешней переводчицей Памука Апполинарией Аврутиной. Та была худшей ученицей и полной бездарностью. Если есть выбор, покупайте в другом переводе.

Элис, а другой перевод есть? А то переводчиков с английского, французского и немецкого довольно много, потому и выбор есть. А с других языков одни и те же нередко переводят.

Есть Памука раньше другая тетечка переводила. Говорят, очень хороший переводчик.

Я читала про "красного" в Инете по той ссылке ,которую давала еще ТюркЭвим (не помню правильно) на старом форуме. Понравилось.

Ооох! Признаюсь в своей глупости. Так ждала "Город воспоминаний", а в магазине взяла в руки, перелистала страницы и поняла, что читать не смогу. Как это кто-то вспоминает про "мой" (!!!) город?! Ну не дура?

Я только начала читать (со скрипом), пока впечатление, что он про себя вспоминает, а город просто фон.

А я сегодня начала читать Дом тишины.Пока нравится.(но это ,кажется, не по теме

Мне подарили "Снег". Пока тут болела, дочитала. (Ох, перевод, кажется, той самой Аврутиной). А заболела..вот полное ощущение было - от холода внутреннего от этой книги, вот мерзла изнутри от нее, и все тут!
Но затянуло..
Тяжело буксовала в центре Через все эти разбирательства политико-религиозные и религиозно-политические, казалось бы, мелко-провинциальные, а на самом деле, очень важные для морально-этической, культурной основы, трудно было пробираться..И так, во многом, это похоже на советскую провинцию (и не только!)..
Понравилось очень. Впечатление сильное. Не мимопроходящая книжка.
Даже кое-что афористичное для себя отметила